Чучхе, который пошел другим путем


Эта страна, так же как и ее отрезанная войной северная часть, опирается исключительно на собственные силы. О «пути чучхе» здесь, правда, не говорят. Зато разговоров, песен, рекламных роликов и биллбордов, посвященных информационным технологиям, в избытке. IT — это и есть южно-корейский «путь чучхе».



Дилетанту простительно сравнить, подметив сходство, историю Кореи и России. Прежде всего и той, и другой стране в Средние века не позавидуешь. Корея, терзаемая с севера ордой, с юга Японией, а изнутри бездарной аристократией, в XVI веке спасла Поднебесную от вторжения самураев. Одна из лучших для того времени армий планеты ничего не смогла поделать с корейским Александром Невским — адмиралом Ли Сунсином, перерезавшим морские коммуникации агрессора. Ранее, в XIII веке, Корея, как и мы, пережила татаро-монгольское нашествие.

Каким образом народ Кореи сохранил пассионарность, достаточную для реализации нынешнего экономического чуда, непонятно. На протяжении столетий условия жизни полуостровитян были таковы, что европеец и представить-то не может. Неустранимая улика вековой нищеты — корейская кухня, скудость которой невозможно замаскировать ни дороговизной национальных ресторанов, ни нестерпимым количеством добавляемых почти во все блюда специй. Еще 40 лет назад Корея была аграрной, в нашей терминологии, страной, от которой наивно было ждать индустриального лидерства. Как наивно его было ждать к середине 1940-х от России образца 1913 года.


Не наше все

Национальной корейской идее всего-то два десятка лет от роду и называется она «информационное общество». Считается реализованной. «Предыдущие 20 лет мы мечтали о нынешнем информационном обществе. Теперь мечтаем о том, чтобы спустя следующие 20 лет жить в ю-Корее», — говорит доктор Йонг-Къюнг Ли, президент Korea Telecom, приватизированного в 1998-м аналога нашего «Связьинвеста».

Ключевое понятие в высказывании главы Korea Telecom, конечно, «ю-Корея». Термин образован от ubiquitous (вездесущий, повсеместный) и представляет собой вполне условное понятие. Не стоит верить заявлению доктора Ли о том, будто 20 лет назад корейский народ мечтал об информационном обществе. Элита — да, наверняка мечтала, но едва ли мечтал не подозревающий о грядущей IT-революции народ. Теперь точно так же обстоит дело и с u-Korea: повсеместностью применения информационных технологий и электронных устройств озабочено политическое руководство страны, а населению вкус к новому качеству будущей IT-жизни как-нибудь привьют. Идея «ю-Кореи» не столько объясняется, сколько пропагандируется. Казенных денег на рекламу не жалеют. В прайм-тайм пятиминутная песня про Korea’s IT по национальному ТВ-каналу (с субтитрами для иностранцев) — это нормально.

Чтобы народ яснее и быстрее усвоил суть дела, вместе с «ю-Кореей» пропагандируется «Стратегия IT839». Считается, что для стратегического успеха стране нужны восемь IT-сервисов, три элемента IT-инфраструктуры и девять информационно-технологических продуктов. За этими «839» кроется набор вполне специфических задач технологического развития, например внедрение нового протокола (технического стандарта) передачи данных в Интернете. Нет смысла поименно перечислять здесь все элементы «Стратегии IT839», достаточно сказать, что план «IT839», по мнению корейского министра информации и телекоммуникаций доктора Дайже Чина, позволит национальной IT-индустрии вырасти до $110 млрд. в 2007 году.

В 2004-м корейцы взяли на IT-рынке $70 млрд. С 2001-го по 2004-й экспорт практически удвоился — с $39 млрд. до $75 млрд. Вклад IT-промышленности в это благое дело составил $66 млрд.


Два министра

Г-н Чин не просто руководитель отрасли, он еще и промоутер. Выступая перед интернациональной журналистской братией, не становится на трибуну, а непринужденно ходит с микрофоном среди слушателей, складно и, пожалуй, даже увлекательно рассказывая о «ю-Корее». Знакомясь с журналистом из России, после традиционного «могли мы видеться прежде?» пытается вспомнить фамилию нашего IT-министра: «Я знаю, у вас министр... Ро... Ри... Да, верно, Рейман».

Доктор Рейман в аналогичной ситуации выглядит убедительнее. По возвращении в Москву автор этих строк воспользовался первой же подвернувшейся возможностью и спросил Леонида Дододжоновича, знает ли он, как звать его южно-корейского коллегу. Министр помедлил долю секунды, переключаясь на странный вопрос, после чего уверенно заявил: «Знаю!» — и пошел себе дальше по коридору здания Совета Федерации.


Национальное корейское жилище

«Цифровым» домом (словосочетание обозначает потемкинскую IT-деревню с подключенным к Интернету холодильником, роботом-мажордомом и сканером радужной оболочки глаза вместо замка на входной двери) продвинутого человека нынче удивить сложно. «Цифровые» дома есть повсюду, даже в Японии и США. Их показывают журналистам и, надо полагать, кому-то еще помимо журналистов. Но в них пока не живут.

Корейский «цифровой» дом, презентованный Korea Telecom, на фоне прочих может быть выделен по двум причинам. Во-первых, в этом доме есть стиральная машина. Ни в каком другом «цифровом» доме стиральных машин, по наблюдениям автора, нет, а в Сеуле — пожалуйста. Во-вторых, корейский «цифровой» дом — это не просто музей инженерных замыслов, но вполне определенная практическая цель. «Ю-корейцам» в таких домах предстоит жить.

И все же все «цифровые» дома, как счастливые семьи, по Толстому, похожи друг на друга. Точно так же, как совершенно разные в смысле эволюции виды животных в процессе приспособления к одинаковой внешней среде приобрели сходную морфологию (киты и рыбы, например), так и расположенные на разных континентах «цифровые» дома обладают одним и тем же набором прибамбасов. Холодильник со встроенным в дверцу монитором, серийно производимые уже сегодня игровые приставки, управляемые с мобильника или через Интернет отопительные системы, устройства для кормления домашних животных — без этого нельзя никак.


Добыча процессоров

Фабрики Samsung — национальная гордость, корейский «Газпром». В отличие от нефти и газа (извлекать их из недр дело тоже вполне тонкое, но все же представимое и для неспециалиста) производство полупроводников вещь насколько привычная современному человеку, настолько же и непостижимая. В шоу-руме заводского музея за витринным стеклом все стадии технологического процесса. Вот кремний сплавляют в напоминающий сахарную голову блестящий конус графитового цвета. Вот конус распиливают на диски (на профессиональном сленге — «вафли»). Вот из этих дисков жестким ультрафиолетом (как из лемовского «Соляриса») вызывают к жизни микросхемы. Вот микросхемы извлекают, выпиливая, из диска. Вот их обрамляют в оправу с медными ножками-электродами. Но ни на йоту не становится понятнее, как именно делается эта неимоверно тонкая работа.

Посетителей переобувают в пластиковые шлепанцы и, попросив убрать фотоаппараты, показывают цеха. По периметру производственной зоны — коридор с окнами, сквозь которые видны гермозоны. Там не происходит ничего, что было бы интересно постороннему наблюдателю. Персонал в скафандрах, какая-то забранная в стеллажи и шкафы аппаратура. Смотри сколько хочешь, но ответ на вопрос «как они это делают?» ближе не станет.

Микросхемы — базовый бизнес, здесь Samsung уступает только Intel. Но корейцы, в отличие от Intel, производят еще мониторы, принтеры, компьютеры, MP3-плееры, мобильные телефоны, телевизоры и много еще чего. В компании 27 тыс. разработчиков — это население целого города, составленное инженерами со всего мира, из России в том числе. 500 дизайнеров бытовой электроники — вторая по величине группа промышленных дизайнеров в США, по словам вице-президента Samsung Electronics Дэвида Стила. Этот бизнес сложен не только технологически. Потребитель меняет телевизионный приемник реже, чем автомобиль, и имеет возможность выбора бытовой электроники из огромного количества предложений. Поди попробуй выиграть на этом рынке, говорит Дэвид.

Г-н Стил считает главным условием узнаваемость бренда. Это, по его мнению, важнее качества: обеспечить надлежащий уровень качества проще, чем заставить потребителя ассоциировать представление о кондиции товара с именем компании-производителя.


«Новая модель бизнеса»

Корея, даже без пропагандистского префикса «ю», странным образом примиряет своего гостя с нынешней IT-действительностью. Когда министр Чин говорит о продаже артефактов для киберигр как о новой, интересной и перспективной модели бизнеса, приносящей не менее $36 млн. в год и продолжающей развиваться с ускорением. «В компьютерные игры играют все, включая домохозяек и бизнесменов, таких, как этот человек», — говорит г-н Чин, кивая на президента Korea Telecom Йонг-Къюнга Ли. Киберзабавы стали привычным досугом для 10 млн. корейцев. Судя по всему, это действительно реальная потребность, которую имеет смысл удовлетворять на рынке. Когда-то так же возникала, например, индустрия звукозаписи. Не было возможности послушать музыку иначе как на концерте, и вдруг таковая появилась — вместе с новым товаром, патефонами и патефонными пластинками.

Автобус на улицах Сеула с надписью Warcraft на борту, раскрашенный, как рабочий стол на компьютере фаната этой игры, вызывает удивления не больше, чем рекламирующий южно-корейские товары московский троллейбус.

С тезисом южно-корейского правительства, которое считает, что в стране построено информационное общество, соглашаться необязательно. Однако следует признать, что общество в Корее, информационное оно или нет, от нашего отличается тем, что имеет источником развития исключительно высококвалифицированный инженерный труд и, следовательно, надежную перспективу дальнейшего развития. Разработка месторождений углеводородного и прочего сырья таковую не обеспечит, даже если российская нефть поднимется в цене до $100 за баррель


Автор: Андрей Анненков
Источник: Профиль
18 июля 2005

© Фонд "Новая экономика"